Я вернулась домой, надеясь на тёплую встречу. Вместо этого я попала в комнату, полную тревожных взглядов, шепота и тайны, настолько большой, что мне захотелось — лучше бы я вообще не приезжала.
Я думала, что возвращение после долгих лет за границей станет радостным событием — смех, крепкие объятия, может, даже слёзы счастья. Я так хотела увидеть всех, соскучилась. И выбрала идеальный момент — семейное торжество. Но стоило мне переступить порог, как в комнате наступила мёртвая тишина.
Не та тишина, когда люди ошарашены радостью. Нет. Это было что-то совсем другое.
— Эм… сюрприз? — выдавила я, натянуто улыбаясь.
Улыбка мамы была слишком резкой, слишком неестественной. Она бросилась ко мне, обняла, как будто пыталась вспомнить, как это делается.
— Надо было предупредить.
— Хотела сделать сюрприз.
— Да уж, — пробормотал папа, почесав затылок. — Некоторые сюрпризы… слишком неожиданны.
Я нахмурилась. Странно он это сказал.
Огляделась в поисках радости — может, кто-то достанет телефон, чтобы снять трогательную встречу. Но тёти и дяди даже не смотрели в мою сторону. Папа снова посмотрел на телефон и отошёл. Мама сжала мне руку чуть сильнее, чем нужно.
И тогда я поняла — Оли нет.
Я не видела сестру больше трёх лет. Из-за разницы во времени и занятости наши разговоры становились всё короче и реже. Но всё равно — она должна была быть здесь.
У меня сжалось в животе.
— А где Оля?
Молчание.
Слишком долгое. Слишком тяжёлое.
Моя двоюродная бабушка, не замечая напряжения, вдруг просияла:
— О, солнышко! Сегодня ты наконец-то увидишь своего племянника!
Я застыла.
— Моего… кого?
Едва слово сорвалось с губ, как атмосфера в комнате изменилась. Мама побледнела. Папа будто хотел провалиться сквозь землю. Все вокруг внезапно стали очень увлечёнными — кто стаканом, кто узором на скатерти, кто стеной.
Никто не ответил.
Сердце колотилось.
— Она что сейчас сказала? Племянника? — Я переводила взгляд с одного лица на другое. — У Оли нет—
Тук-тук.
Дверь.
Я обернулась — и увидела, как Оля входит в комнату.
Она застыла, как только наши взгляды встретились. Мы просто стояли и смотрели друг на друга. В её глазах — страх. Будто она всю жизнь боялась именно этого момента.
Родители не смотрели на неё. Они смотрели на меня — как будто ждали взрыва.
Я не успела ничего сказать — Оля отступила в сторону.
И тогда я его увидела.
Мальчик. Года три, не больше. Держал её за руку.
У меня внутри всё сжалось. Тёмные кудри, большие карие глаза—
Глаза, как у моего бывшего жениха.
Шум в ушах.
Я сглотнула.
— Оля… — голос мой почти не звучал. — Кто это?
Я не могла дышать.
Мальчик — его мальчик — крепко держался за руку Оли, глядя на меня невинными, круглыми глазами. Маленькая копия человека, который когда-то разбил мне сердце.
И будто этого было мало — он вошёл.
Никита.
Мой бывший жених. Тот, кто бросил меня прямо перед свадьбой. Мужчина, которого я годами пыталась забыть. И вот он, стоит в гостиной моих родителей, будто это его дом.
Мир покачнулся. Я вцепилась в спинку стула.
Никто не говорил ни слова.
Никто не двигался.
Взгляд Никиты встретился с моим — я не могла прочитать его выражение. Хотелось бы сказать, что я ничего не почувствовала. Но внутри бушевал ураган.
И вот — я увидела это. Вину в его глазах.
Вот это меня и добило.
Горький смешок вырвался из груди.
— Значит, вот так, да? — Голос дрожал. — После всех этих лет — именно так я всё узнаю?
Оля дёрнулась.
— Я…
— Не надо, — подняла я руку. Сердце колотилось, мысли гремели в голове. — Скажи, что я ошибаюсь. Скажи, что это не его ребёнок. — Я указала на мальчика, пальчики которого всё ещё цеплялись за Олю.
Она молчала.
И не нужно было ничего говорить.
Я выдохнула. Медленно кивнула, чувствуя, как всё рушится.
— Ну что ж. И что теперь? Вы объясните, или мне самой всю мозаику собирать?
Никита сделал шаг вперёд, голос его был тихим:
— Я…
— Не смей говорить, — резко оборвала я. Голос — как лезвие.
Он замер.
Я повернулась к Оле, кулаки сжались:
— Сколько? — Голос сорвался. — Сколько ты мне врала?
Смех — пустой, глухой.
— Ты собиралась рассказать? Когда? Когда он поступит в университет? Или прямо на его свадьбе, чтоб мне было по-настоящему весело?
Оля опустила глаза, но мне было всё равно.
Мама подошла ближе, руки дрожали.
— Дочка, мы… мы хотели сказать. Но ты так тяжело переживала. Мы не знали как…
Я повернулась к ней, голос трещал от напряжения:
— И поэтому вы выбрали ложь? Чтобы я приехала вся такая радостная, думая, что делаю вам сюрприз — и увидела это? — Я махнула рукой в сторону Оли, Никиты и ребёнка. — Вы что, думали, я улыбнусь и скажу: «Ой, как мило, какая у вас славная семья»?
— Малышка, пожалуйста—
— Нет, мама. Никаких «пожалуйста». Вы все сделали выбор. Вы решили, что я недостойна правды. — Голос сорвался. — Вы позволили мне горевать по человеку, который даже не объяснил, почему ушёл.
Оля наконец подняла на меня глаза.
— Это было не так… — прошептала она.
Я усмехнулась.
— Правда? А с моей стороны выглядит именно так.
Никита вдохнул, будто собирался что-то сказать, но я резко повернулась к нему:
— Не смей. Клянусь, если ты сейчас начнёшь говорить, я взорвусь.
Он закрыл рот.
А потом — самое ужасное.
— Как я могла не узнать? — спросила я, больше себя, чем кого-то. — Я видела ваши посты. Жизнь. Как я могла всё это пропустить?
Оля замялась.
Сердце сжалось.
— Оля… — тихо, почти шёпотом. — Как?
Она сжала ткань платья, взгляд опустился.
И тогда, едва слышно, она произнесла:
— Мы тебя заблокировали.
Тишина.
Пульс гремел в ушах.
— Что?
Голос Оли дрогнул:
— Мы… мы не хотели, чтобы тебе было больно. Поэтому сделали так, чтобы ты не видела фото. Ни постов. Ничего, что могло бы тебя ранить.
Я смотрела на неё, ощущая, как весь мой мир рушится.
— Вы вычеркнули меня.
Меня мутило.
Они не просто скрывали — они стёрли меня из картины своей новой жизни.
И единственная причина, по которой я узнала — кто-то допустил ошибку.
Я повернулась, дрожа. Мысли путались, всё стало чужим — Оля, Никита, ребёнок, моя семья. Те, кто должен был любить и защищать меня, годами строили жизнь, в которой меня просто не существовало.
Двоюродная бабушка фыркнула, прорезав тишину, как нож:
— Идиоты. Вы правда думали, что сможете это скрывать вечно?
Никто не ответил.
Оля не поднимала взгляд. Мама была на грани слёз. Папа — как всегда сдержанный — уставился в стол, будто боялся взглянуть мне в глаза.
Но всё уже было разрушено.
И самое страшное — дело было не только в Оле и Никите.
Это были все они.
Каждый в этой комнате знал. Каждый решил оставить меня во тьме. Они сидели за праздничными столами, держали этого мальчика на руках, отмечали его дни рождения — и тщательно следили, чтобы я ни о чём не узнала.
Они переписали семейную историю.
А я в ней — лишь сноска.
Я тяжело выдохнула, проглотив слёзы.
— Вот как… — Голос сорвался, но я засмеялась — горько, резко. — Я столько лет спрашивала себя, почему он ушёл. — Покачала головой. — А всё это время ответ знали вы. Самые близкие.
Оля подняла глаза, в них — мольба:
— Пожалуйста, позволь мне объяснить—
Я подняла руку, не дав ей договорить:
— Нет. — Тихо, почти неслышно. — Ты уже всё объяснила.
