Мама была всем для меня. Когда рак её забрал, она оставила мне воспоминания и спасательный круг — трастовый фонд, предназначенный для моего будущего. Когда отец начал тратить его на свою падчерицу, это было как поэтапное стирание памяти о маме. Я не могла позволить ему забрать то немногое, что осталось от неё… и от меня.
Есть одна особенность в потере любимого человека — ты носишь этот груз с собой всегда, даже если его не видно. Я потеряла маму из-за рака груди, когда мне было десять. В один день она была рядом — расчёсывала мне волосы и напевала старую рок-песню, а на следующий — её не стало. Просто так.
Я помню наш последний разговор, как будто это было вчера. Она сидела на больничной кровати и слабыми пальцами перебирала мои волосы.
— Обещай мне кое-что, девочка моя, — прошептала она.
— Всё что угодно, мам, — сказала я, стараясь не разрыдаться.
— Обещай мне, что никогда не позволишь никому погасить твой свет. Ты особенная, Ирина. Очень особенная.
Она не оставила мне много — всего лишь пару фотографий, запах её любимых духов с ароматом ванили на её шарфах и трастовый фонд, который она успела оформить перед смертью.
— Это для Ирины, — сказала она тогда моему отцу и бабушке с дедушкой. — Для её учёбы и будущего. Пообещайте мне, что она всегда сможет им воспользоваться.
Они пообещали. И отец тоже. Но обещания мало что значат, когда некому напомнить о них.
Отец женился повторно через два года. Его новая жена, Марина, пришла в наш дом с «приданым» — двенадцатилетней дочерью по имени Эмма.
Сначала я не возражала. Мамы больше не было, и я надеялась, что это может быть новая глава.
Но довольно быстро я поняла, как теперь будут обстоять дела в нашем доме: сначала Эмма, потом Марина, потом где-то там — отец… а я? Меня как будто не существовало.
Началось всё с мелочей. Однажды одновременно сломались холодильник и душ. Отец взял деньги из трастового фонда без моего разрешения, чтобы всё починить.
— Я верну, — сказал он, будто это не имеет значения. А через неделю купил Эмме MacBook на день рождения. А мне? Подарочную карту на сто долларов.
Дело было не в деньгах — а в отношении.
С годами он продолжал «временно» брать деньги из фонда: на ремонт машины, обновление дома, вещи, не имеющие ко мне никакого отношения. «Это всё ненадолго», — всегда повторял он. Но суммы только росли, и отговорки звучали всё жалобнее.
Когда я поступила в университет, мне не понадобились деньги из фонда — у меня была стипендия. Но это не остановило отца от дальнейших трат. Каждый раз, когда я заводила разговор, он отмахивался:
— Не переживай, Ирина. Всё под контролем.
Под контролем. Конечно.
— Ты же понимаешь, Ира? — говорил он, когда мои потребности снова отодвигались ради Эммы. Новое платье для её конкурса? Пожалуйста. Мой отпуск? Может, в следующем году.
Я всё это глотала. Но глотать становилось всё труднее.
Я никогда не забуду ту ночь, когда поняла, насколько истощён счёт. Это было в мой последний год учёбы. Я услышала, как Эмма хвасталась подругам:
— Представляете?! Новый BMW! Папочка сказал, я заслужила за выход в финал!
Моё сердце сжалось. Я вошла в онлайн-банк. И всё стало ясно. Десятки тысяч исчезли. Конкурсные взносы. Бойлер. Машина для Эммы. Каждое списание — как удар под дых.
Это была не просто сумма. Это было мамино наследие. Она доверила отцу его сберечь — а он тратил его, как свой кошелёк.
На следующее утро я позвонила бабушке.
— Дорогая, — сказала она, выслушав всё, — это зашло слишком далеко. Пора дать отпор.
— Я задыхаюсь, бабушка, — рыдала я. — Кажется, он стирает маму по кусочкам. Стирает и меня.
— О, моя милая девочка… Твоя мама бы сейчас рвала и метала. Она так боролась, чтобы ты была в безопасности.
— Я верила ему, бабушка. А он только опустошал всё, что мама копила с таким трудом.
— Она была бойцом. И ты тоже. Пора это доказать.
— Я докажу. В нужный момент, — сказала я, и сердце моё сжалось.
Всё развернулось через неделю. Впереди была моя защита диплома, я наконец-то могла праздновать — после четырёх лет бессонных ночей. Я позвонила отцу:
— Я заканчиваю 20 декабря.
Пауза на том конце была такой длинной, что у меня ёкнуло в животе.
— 20 декабря? — переспросил он. — У Эммы конкурс в тот день. Мы уже всё спланировали.
— Ты пропускаешь мою защиту ради конкурса?
— Ну что ты, Ира. Это не так важно. Ещё успеешь окончить. А конкурс? Это её шанс блеснуть.
Я не осознавала, что так сжала телефон, что пальцы начали болеть.
— Ты шутишь?
На фоне раздался голос Марины, полный пренебрежения:
— Не будь эгоисткой, Ира. Выпускные бывают каждый год. А такой конкурс — раз в жизни.
— Эгоисткой?! — выпалила я. — Папа, ты снова выбираешь Эмму. Снова!
— Это несправедливо…
— Несправедливо? Когда ты последний раз выбирал меня? Когда ты вообще меня видел?
— Конечно, вижу, Ира.
— Нет, НЕ ВИДИШЬ! Ты видишь Эмму. Её конкурсы, её танцы, её всё. А меня? Я — призрак. Осколок мамы, с которым ты не знаешь, что делать.
— Ира, хватит!
— Нет! Мне ВСЕГДА было недостаточно! Знаешь, какие были последние слова мамы? Она просила, чтобы я не позволяла никому погасить мой свет. А ты это делаешь. Годами!
Он вздохнул, как будто я капризничала:
— Отпразднуем позже. Обещаю.
Слово «обещаю» ударило, как пощёчина.
— Твои обещания ничего не значат. С тех пор, как умерла мама.
Я повесила трубку. Без прощаний. Зато на защиту пришли бабушка с дедушкой. Их гордые лица в толпе согрели душу. Я была счастлива, но знала — осталось последнее дело.
На следующий день я вошла в кабинет отца с выписками в руках. Сердце колотилось, но я не дрогнула.
— Нам нужно поговорить, — сказала я, положив бумаги на стол.
— Что это?
— Выписка из фонда. Маминого фонда. Того, который ты опустошал годами.
Он побледнел.
— Ира, ну что ты… Всё было для семьи. Тебе ведь деньги не нужны были — у тебя стипендия…
— Это не было для семьи. Это было для МЕНЯ. Для МОЕГО будущего. И ты тратил это на Эмму. Не отрицай — документы всё показывают.
— Ты не понимаешь, каково это — быть отцом, склеивать две семьи…
— А ты не понимаешь, каково это — видеть, как твой отец стирает каждое воспоминание о твоей матери! Ты превратил фонд в банкомат!
Он откинулся в кресле:
— Я делал то, что нужно.
— Нет. Ты делал то, что удобно. И теперь вернёшь всё. До последнего рубля.
— А если не верну?
— Подам в суд.
Повисла тишина. Впервые я увидела в его глазах настоящий страх.
— Ты бы не посмела…
— Мама всегда говорила, что я унаследовала её силу духа. Может, пора тебе это вспомнить.
Дальше всё было грязно. Марина и Эмма звонили мне с криками:
— Как ты могла, Ирина?!
— Что — встать за себя? Потребовать уважения, которого вы мне никогда не давали?
— Не делай из себя жертву! Ты знаешь, как много значил конкурс для Эммы!
— А моя защита для вас ничего не значила, — ответила я. — С меня хватит.
— После всего, что мы для тебя сделали?!
— Сделали?! Что вы сделали, кроме попыток стереть мою маму?
— Я старалась быть тебе матерью!
— Нет. Ты пыталась заменить мою мать. Это не одно и то же.
Она назвала меня эгоистичной. Но я не дрогнула.
По закону США они не имели на эти деньги прав. Бабушка с дедушкой помогли мне подготовить документы. Через месяц деньги вернулись на счёт. Им пришлось брать кредиты, но это уже не моя забота.
Я переехала к бабушке с дедушкой. В их доме было тепло и безопасно.
— Ты всегда была сильнее, чем думала, Ирина, — сказала бабушка вечером, укутывая меня в кардиган с маминым запахом ванили.
— Я не чувствовала себя сильной, — прошептала я…
