Вернувшись домой, Марина ещё с порога почувствовала чужой, удушливый запах валокордина и жареного лука. Её квартиру, её личное пространство, снова оккупировала свекровь, Галина Петровна. В гостиной на любимом кресле Марины красовалась аляповатая вязаная шаль, а на журнальном столике теснились фарфоровый слоник с отбитым хоботом и пыльные искусственные цветы.
— Ты чего молчишь, как неродная? Устала? — бодро донеслось с кухни. — Я смотрю, у вас тут пылища, запустение. Ну ничего, я сейчас всё в порядок приведу. Мужчина должен приходить в уютный дом.
Марина молча, двумя пальцами, словно брезгуя, собрала чужие вещи — шаль, слоника, салфетку — и направилась к входной двери. Она распахнула её настежь.
— Ты это куда? Вещи мои взяла… — выглянула из кухни свекровь.
Марина подошла и аккуратно вложила ей в руки весь этот хлам.
— До свидания, Галина Петровна, — произнесла она тихо, но отчётливо.
— В смысле… Ты чего? Я же помочь хотела…
— До свидания, — повторила Марина, ясно указывая на выход.
Ошеломлённая таким холодным, вежливым изгнанием, свекровь попятилась на лестничную площадку. Марина плавно закрыла за ней дверь. В этот момент в замке с другой стороны повернулся ключ.
На пороге появился её муж, Антон.
— Марин, ты чего? Маму выгнала? — растерянно спросил он.
— Я выгнала её из моего дома, который она пыталась превратить в свой, — ледяным голосом ответила Марина. — Ответь мне, Антон. Как она сюда попала? Дверь была заперта.
Он попытался уйти от ответа, заговорив о её резкости, но она не отступала.
— Я хочу знать, Антон. Как. Она. Попала. Внутрь.
— Я дал ей ключ, — наконец выдавил он, глядя в пол. — Просто на всякий случай! Для экстренных случаев, понимаешь?
Ледяное спокойствие на лице Марины сменилось холодным бешенством.
— Только попробуй ещё раз дать ключи от нашей квартиры своей матери, и жить пойдёшь к ней! Ты меня понял?! — её низкий, звенящий голос подействовал как удар хлыста.
— Ты смеешь так со мной разговаривать? — взорвался Антон. — Из-за того, что моя мать пришла убрать грязь в нашем же доме? Ты должна была ей в ноги поклониться! Она одинокий человек, она о нас заботится, потому что видит, что ты не справляешься!
— Давай поговорим предметно о том, что твоя мать называет «порядком», — её голос снова стал стальным.
Она провела его по квартире, показывая следы «заботы». Её дорогие альбомы по искусству были засунуты в ящик комода, а на их месте лежали журналы «Дачные советы». Её любимый травяной чай был в мусорном ведре, заменённый на дешёвый, в пакетиках. А её простая белая чашка была выброшена и заменена уродливой «парной» кружкой с надписью «Мария — душа компании».
— Она не помогает, Антон. Она уничтожает всё моё. Она методично выживает меня из моего же пространства. Это не забота. Это оккупация.
Факты были неопровержимы. Загнанный в угол, Антон выпалил:
— Ну и что? Это всё вещи, Марин! Ты готова разрушить семью из-за какой-то чашки? Моя мать… она просто такой человек! Она так проявляет свою любовь!
— Я и не требую, чтобы она изменилась, — медленно подошла к нему Марина. — Я требую, чтобы её не было в моём доме.
В последней отчаянной попытке вернуть контроль он совершил роковую ошибку.
— Это и мой дом тоже! — рявкнул он. — И я решаю, кто сюда может приходить! Моя мать будет приходить сюда, когда я этого захочу!
Лицо Марины не изменилось. Она спокойно развернулась, прошла в спальню и вернулась с большой дорожной сумкой, бросив её на пол у его ног.
— Эта квартира была моей задолго до того, как в ней появился ты. И она останется моей ещё очень долго после того, как ты из неё исчезнешь, — произнесла она ледяным, бесцветным голосом. — У тебя есть двадцать четыре часа, чтобы собрать свои вещи. Те, которые ты считаешь своими. Завтра в обед здесь будут менять замки. Ты хотел, чтобы твоя мать приходила сюда? Прекрасно. Теперь ты сможешь жить с ней, и она сможет наводить для тебя свой порядок круглые сутки.
Она посмотрела на часы.
— Время пошло.
После этих слов она, не оборачиваясь, вышла из квартиры. Антон остался один. Один посреди квартиры, которая вдруг перестала быть «их». Один наедине с запахом валокордина и своего сокрушительного поражения. У его ног лежала пустая дорожная сумка.
