Стас вошёл в квартиру, бросил ключи и небрежно повесил куртку. От него веяло глухим раздражением. Он прошёл в гостиную и включил телевизор, используя его как щит от разговора с женой. Вероника появилась в дверном проёме. Она знала этот его вид — преддверие чего-то неприятного.
— Что-то случилось? — спросила она.
— Ничего, — буркнул он.
За ужином, к которому он так и не притронулся, Стас наконец выдавил:
— С машиной проблема. Колян брал на выходные. В общем… зацепил немного. Фара разбита и крыло помято. Ремонт встанет тысяч в семьдесят. — Он сделал паузу и произнёс главную, заготовленную фразу: — Нам нужно будет взять из наших сбережений. Мне машина для работы нужна каждый день.
Он говорил это как о свершившемся факте, не спрашивая её мнения.
— Понятно, — сказала Вероника после долгой паузы. — А почему Коля не заплатит?
Вопрос застал его врасплох. Он ожидал упрёков, но не этой спокойной логики.
— Даш, ну ты чего? — в его голосе прорезалась оскорблённая интонация. — Какой Коля? Ну, с кем не бывает. Он же не специально. Ему самому неудобно, чуть не плачет. Не буду же я с него последние штаны стрясать? Мы ж не чужие люди.
— То есть, извинений достаточно, чтобы покрыть ущерб в семьдесят тысяч? — в её голосе появилась сталь.
— Да при чём тут цена! — взорвался Стас. — Речь о человеческих отношениях! Мы с ним с первого класса вместе, он мне как брат. Я должен был ему сказать: «Колян, гони бабки»? Ты бы этого хотела? Чтобы я из-за денег предавал дружбу?
Он пытался задавить её своей моральной правотой.
— Наши сбережения, Стас, — произнесла она, отчеканивая каждое слово, — это наша подушка безопасности. На случай болезни или потери работы. Они не предназначены для того, чтобы оплачивать безответственность твоего друга. Он разбил — пусть он и платит. Это его проблема. Не наша.
— Не наша? — он ткнул пальцем себе в грудь. — То есть, когда я на этой машине вкалываю, это «наша» машина, а когда её разбили — она резко стала «моей»? У тебя в глазах только цифры! Семьдесят тысяч! Для тебя это важнее, чем то, что мой лучший друг сейчас ходит убитый горем!
Он перешёл к угрозам, замаскированным под заботу о семье.
— Моя работа зависит от этой машины. Я потеряю клиентов, мы потеряем деньги. Те самые, за которые ты так трясёшься. Ты об этом подумала?
Вероника молча выслушала его до конца.
— Я и не обещала тебе, что дам денег на ремонт твоей машины! Это твой друг разбил её, так что сами теперь и разбирайтесь!
— Разбирайтесь? — переспросил он глухо. — Ты сейчас это серьёзно?
Его праведный гнев сменился унижением, переходящим в ненависть.
— Знаешь, а ведь Колян был прав. Он мне говорил: «Стас, она у тебя правильная до тошноты. В ней жизни нет, один сплошной механизм и расчёты». Я тебя тогда ещё защищал, дурак. А он, оказывается, видел тебя насквозь!
Вероника не ответила. Она молча вышла из кухни и через минуту вернулась с небольшой металлической коробкой — их общей копилкой. В наступившей тишине звук пересчитываемых купюр был оглушительно громким. Она методично отсчитала половину денег и положила аккуратную пачку на стол прямо перед ним.
Стас смотрел на деньги, ничего не понимая. Это было то, чего он требовал, но то, как это было сделано, превращало его победу в сокрушительное поражение.
— Вот. Твоя половина, — сказала она ровным, безжизненным голосом. — Теперь это твои деньги. И твоя машина. И твой друг. Разбирайтесь. А я завтра подам на развод и раздел имущества, потому что меня уже достало то, что ты всегда защищаешь всех посторонних, а меня, свою жену, выставляешь во всём виноватой. Всё. С меня этого хватит. А, да, чуть не забыла, половина этой машины при разводе тоже будет моя. Помни об этом.
Она развернулась и ушла. Не в спальню. Она прошла в прихожую, взяла сумочку, накинула куртку. Щёлкнул замок входной двери.
А он так и остался сидеть за столом посреди пустой квартиры. Перед ним лежала пачка денег — ровно та сумма, которой хватило бы на ремонт. Он получил то, чего хотел, но в этот момент с абсолютной ясностью осознал, что только что потерял всё остальное.
