— Что это? — голос Дарьи был ровным, лишённым всякой интонации.
Матвей замер с вилкой в руке. На столе, где должен был стоять салат, лежала стопка бумаг. Он взял верхний лист. Это была детализированная выписка по счёту. Его жены. Её личного, сберегательного счёта. Он пробежал глазами по строчкам: перевод, перевод, перевод… Суммы, уходящие два-три раза в месяц его отцу, матери, сестре.
— А, это… ерунда из банка, спам, — попытался он улыбнуться. — Может, взломали? Сейчас же эти мошенники…
Дарья молчала. Она просто смотрела, как он врёт.
— Ладно… — выдохнул он, поняв, что отрицание бессмысленно. — Даш, ну что ты начинаешь? Ну да, я. Ну перевёл немного. Им же надо было. Сестре на сапоги, отцу на лекарства… Что тут такого-то?
— Это мои деньги, Матвей. С моего личного счёта.
— Какие твои?! Мы же семья! — стукнул он кулаком по столу. — Семья — это когда всё общее! Когда один за всех!
Дарья отодвинула свою тарелку.
— Семья, Матвей, это не общак, куда каждый может запустить руку. У нас есть бюджет. Там есть графа «помощь родителям». Мы каждый месяц откладываем туда одинаковые суммы. Почему ты не взял оттуда?
— Бюджет… — презрительно фыркнул он. — Ты мыслишь категориями бухгалтера, Даша. А я — категориями жизни! Ты вообще понимаешь, что такое десять тысяч для моей матери? Это её давление, её суставы! Ты выросла здесь, в этом городе, а там, откуда я, всё по-другому.
— То есть, правильно было втихую, как крыса, залезть в мой телефон и переводить деньги? Это твоя «жизненная правда»? — её спокойствие начинало действовать ему на нервы.
— Это не воровство! — рявкнул он. — Это необходимость! Что бы ты сказала, если бы я попросил? Ты бы устроила допрос из-за несчастных пяти тысяч! Для тебя деньги важнее людей! Да, я брал! И буду брать! Потому что это моя семья, и я не позволю им жить в нищете, пока у нас тут лежат мёртвым грузом сотни тысяч!
Он говорил с жаром, уверенный в своей правоте. Он выставлял её бездушной мещанкой, а себя — благородным Робин Гудом.
— Ты не видишь вечно протёртый линолеум у матери, не нюхала этот запах бедности! Те десять тысяч — это нормальные зимние сапоги для сестры, чтобы она не чувствовала себя ущербной! Те семь тысяч для отца — это оригинальный немецкий препарат, а не дешёвый аналог! Это их достоинство, которое я покупал за твои, как ты говоришь, деньги. И я не жалею.
Он ждал слёз, но Дарья не плакала. Ледяная маска на её лице треснула, и из-под неё показалась раскалённая ярость.
— Хочешь за мой счёт всю свою родню из грязи вытянуть?! Так я её ещё глубже туда закопаю! — её голос сорвался на крик. — Ты говоришь о достоинстве? Какое достоинство, когда они принимали эти деньги, зная, что ты их украл у меня? Они не жертвы, Матвей. Они твои соучастники. Одна воровская шайка, которая радовалась, что их сын нашёл себе дойную корову! Так вот, корова сдохла.
Крик оборвался. Ярость схлынула, оставив холодное спокойствие. Не говоря ни слова, Дарья вышла и вернулась с ноутбуком. Она молча села на своё место, открыла крышку, и в тишине раздался чёткий, ритмичный стук клавиш. Она меняла пароли. От онлайн-банка. От почты. От госуслуг. Она методично стирала его из своей цифровой жизни.
— Даша… — хрипло начал он, но она его не слышала.
Она закончила печатать и, включив на телефоне громкую связь, набрала номер брата.
— Привет, Андрей. Можешь говорить?
— Да, Даш, могу. Что-то случилось?
Дарья подняла глаза и посмотрела прямо на Матвея. В её взгляде не было ничего. Пустота.
— Да, случилось, — сказала она в трубку, не отрывая от него взгляда. — Мне нужна твоя помощь. Нужно вынести из квартиры один крупногабаритный мусор. Да, прямо сейчас. Он мешает мне дышать.
Она отключила вызов. Спокойно встала, взяла сумку и вышла в коридор. Вернулась с большой дорожной сумкой, бросила её на диван и начала складывать туда свои вещи. Не его. Только свои.
Матвей стоял посреди кухни, в которой пахло жареным мясом и рухнувшей жизнью. Он смотрел на женщину, которая только что на его глазах превратила его из мужа в предмет, подлежащий утилизации. Он понял, что это конец. Тихий, холодный и окончательный.
