Телефон разразился трелью в пять утра. Воскресенье. Ира, стараясь не разбудить мужа Мишу, прошептала в трубку:
— Алло.
— Ирочка, доченька, ты спишь ещё? — раздался бодрый голос свекрови, Людмилы Петровны. — Просто звоню сказать, что я в поезде! Еду к вам, голубчики мои. Решила сюрприз устроить, приеду на недельку. Встреть меня на вокзале. И борщ поставь, с дороги-то горяченького хочется.
В груди что-то оборвалось. Десять лет брака Ира терпела эти приезды без предупреждения, указания и непрошеную «заботу».
— Людмила Петровна, но мы же не готовы…
— Ой, да что там готовиться! Я неприхотливая.
— Мы уезжаем сегодня, — слова вырвались сами собой. — К моим родителям, на дачу.
— Так отложите поездку! — в голосе свекрови появились стальные нотки.
В этот момент что-то сломалось внутри Иры. Десять лет обид и унижений накатили приливной волной.
— Знаете что, Людмила Петровна? — голос её звучал неожиданно твёрдо. — Меня не волнует, что вы уже едете в поезде, разворачивайтесь и домой, я вас не пущу.
— Ты что себе позволяешь?! — прошипела свекровь.
— То, что должна была сделать давно. Это наш дом. И вы больше не будете приезжать без приглашения.
— Да как ты смеешь!? Я мать! Дай трубку Мише!
Миша, проснувшись, взял телефон. Он слушал мать, кивал, избегая смотреть на Иру.
— Мам, мам, послушай… Нет, правда, сейчас неудобно… Да, едем к тёще… Нет, не можем отменить… Давай через неделю-другую.
Он нажал «отбой» и устало посмотрел на жену.
— Ты ей сказала, что мы к твоим родителям едем?
— Да. Извини, что соврала от твоего имени.
Миша молча вернулся в спальню.
Три дня он почти не разговаривал с ней. На четвёртый Ира не выдержала.
— Нам нужно поговорить. Или я соберу вещи и уеду к родителям. По-настоящему.
В кухне она высказала всё, что накопилось.
— Я больше не могу так жить, Миш. Твоя мама не уважает ни меня, ни наше пространство. Я не прошу тебя выбирать. Я прошу только уважения к нашей семье.
— Ты не понимаешь, — наконец произнёс он. — Она одинока.
— Я понимаю. Но это не значит, что она может распоряжаться нашей жизнью. Ты просто говоришь: «Мама, мы рады тебя видеть, но, пожалуйста, сначала позвони». Всё.
— Она обидится.
— И что? Взрослые люди имеют право обижаться. Но я больше не могу жить, постоянно боясь задеть её чувства. Я не буду больше половичком.
Разговор закончился ничем. Миша разрывался между матерью и женой.
Прошло три месяца. Хрупкий мир, казалось, установился. Но однажды вечером телефон Иры зазвонил.
— Ирочка, это Людмила Петровна, — голос свекрови звучал смиренно. — Мне нужно приехать в Москву. На обследование. Что-то с сердцем… Можно ли остановиться у вас? Всего на три дня.
Ира закрыла глаза. Вот оно, испытание.
— Мне жаль, Людмила Петровна, но нет. Это невозможно. Если хотите, я могу забронировать вам хостел.
— Хостел? — в голосе свекрови послышалось возмущение.
— Людмила Петровна, я уже в поезде. Буду в Москве через шесть часов.
Ничего не изменилось. Тот же приём, но теперь с давлением на жалость.
— Меня не волнует, что вы в поезде, — чётко произнесла Ира. — Разворачивайтесь и домой. Я вас не пущу.
— А Миша? Что скажет Миша?
— Миши нет в городе, — это была правда, муж уехал в командировку. — Так что решать мне.
— До свидания, Людмила Петровна.
Ира нажала отбой. Телефон молчал. Она думала, что будет чувствовать вину, но вместо этого ощущала облегчение.
Миша вернулся через пять дней с тяжёлым взглядом.
— Мама звонила. Сказала, что ты отказалась ее принять. Что у нее проблемы с сердцем, а ты выставила ее на улицу.
— Я не выставляла. Я предложила хостел. Она приехала без предупреждения, снова.
— Ира, у нее больное сердце…
— У нее всегда что-то болит, когда ей нужно добиться своего.
— Ты не можешь так говорить!
— Почему? Потому что она твоя мать? Да. Но она не имеет права указывать, как нам жить. И если ты не можешь этого понять, то нам нужно серьезно подумать о нашем будущем.
Миша тяжело опустился на стул.
— Я не знаю, что делать.
Ответ был ясен. Вечером Ира собрала сумку.
— Ты же говорил, что не знаешь, что делать. Вот и подумай. А я пока побуду у родителей.
И впервые за десять лет она захлопнула дверь, не оглядываясь.
