Моему четырёхлетнему сыну всегда становилось плохо, когда его оставляли с бабушкой. А когда я узнала почему — была потрясена.
Я всегда считала нашу семью крепкой, как гранит. Конечно, бывали разногласия, особенно с моей свекровью — Галиной Ивановной. Мы никогда не были особенно близки. Она смотрела на меня холодно, словно я вырвала её сына из-под крыла. Но несмотря на всё это, я доверила ей самое дорогое, что у нас было — нашего сына Алёшу. Я верила: бабушка не способна причинить вред своему внуку.
Когда работа стала забирать всё больше сил и у меня, и у мужа, мы решили, что дважды в неделю Галина Ивановна будет забирать Алёшу из детского сада в нашей деревне под Костромой. В теории — идеально: ребёнок проводит время с бабушкой, а мы можем сосредоточиться на делах. Все казались довольны. Но очень скоро я почувствовала, что что-то не так.
Алёша начал меняться. В те дни, когда бабушка должна была за ним прийти, он вцеплялся в мою юбку, рыдал и умолял не отдавать его. Сначала я думала — просто капризы: может, не хочет расставаться с друзьями или устал. Но потом стало страшно. Он возвращался домой молчаливым, подавленным, будто в нём потух свет. Иногда не ел, сидел, свернувшись клубочком, в углу, глядя в одну точку. Один раз, когда я сказала, что звонила бабушка, он вздрогнул и спрятался за диван. Тогда я поняла — всё серьёзно.
Я решила поговорить с сыном. Он молчал, прижимался ко мне, дрожал, как осиновый лист. Но я пообещала: «Если ты мне расскажешь, я больше никогда не оставлю тебя с ней». И он сломался. Прошептал:
— Мамочка… она меня не любит… говорит, что я плохой.
Сердце моё сжалось. Глаза заслезились, но я держалась.
— Что она делает, мой родной?
— Кричит, если я говорю. Говорит, что я мешаю ей. Иногда запирает меня в комнате… и говорит подумать, как надо себя вести.
Кровь застыла в жилах. Я вцепилась в подлокотник стула, пальцы онемели.
— Ты был там один? Долго?
— Да… А когда я плакал, она ещё злее становилась.
Я не могла дышать. Не верила. Как та, кому я доверила своего ребёнка, могла так поступать? Мой мальчик, моя радость, заперт один в комнате, как наказанный, в слезах и страхе… В тот момент что-то во мне сломалось.
Я сразу позвонила мужу. Голос дрожал от боли и злости. Рассказала всё. Он был потрясён, но сначала попытался защищать мать: «Этого не может быть… Наверное, какое-то недоразумение». Но когда он сел с Алёшей, увидел его глаза, услышал всё то же самое — все сомнения исчезли. Он побледнел. Лицо застыло от ужаса.
Мы поехали к Галине Ивановне. Она встретила нас с той же холодной вежливостью, но когда я прямо спросила, зачем она запирала ребёнка, её маска слетела. Она сорвалась:
— Он не умеет себя вести! Избалованный! Я просто хотела научить его порядку!
Я тряслась от ярости. С трудом сдержалась, чтобы не накричать:
— Учить?! Заперев в комнате? Запугивая до слёз?! Вы правда думаете, что это нормально?!
Она молчала. Губы сжались в тонкую линию. Муж смотрел на неё с такой болью и разочарованием, которых я никогда раньше не видела. Мы решили: Алёша больше никогда не переступит её порог. Муж попытался сохранить хоть какую-то связь с матерью, но я не смогла. Простить её? Нет. Никто не имеет права так обращаться с моим ребёнком.
Прошло время. Алёша снова стал собой — смеялся, играл, больше не вздрагивал от каждого звонка. А я усвоила урок, который запомню на всю жизнь: если ребёнок плачет без видимой причины — причина всегда есть. Скрытая, но реальная. Мы, родители, обязаны её найти. Защитить. Даже если это значит встать против тех, кому когда-то доверяли. Я больше никогда не отдам сына в руки тому, кто не видит в нём сокровище.
