Он бывал здесь уже много раз, и каждый раз это место вызывало у него только неприятное чувство раздражения и усталости.
Кирилл всегда предпочитал подниматься по лестнице вместо того, чтобы пользоваться лифтом. В лифте часто толпились пациенты и врачи, а ему совсем не хотелось пересекаться с кем-либо. Поднимаясь по лестнице, он знал, что никто не посмотрит ему в лицо и не задаст никаких вопросов — даже вежливых. На этот раз он держал в руке букет цветов, наспех купленных по дороге. Небольшие белые розы, бледные, как стены больницы.
Он знал, что Ларисса, скорее всего, не сможет их ни увидеть, ни почувствовать их аромат, но появиться перед врачами и родственниками без цветов было бы странно. Особенно теперь, когда его жена уже месяц лежала при смерти. Цветы казались пустой тратой денег, но Кирилл стиснул зубы — он должен был сохранить образ заботливого мужа.
Оборудование, уход, процедуры — каждый день её пребывания здесь вытягивал деньги из его кармана. Деньги, которые он мог бы потратить на что-то совсем другое. С каждой ступенью его раздражение нарастало.
Сколько это ещё может продолжаться? Ларисса уже давно не показывала признаков улучшения, но все вокруг продолжали говорить об оптимистичных прогнозах, которые требовали значительных финансовых вложений. Конечно, перед родителями Лариссы и врачами он выглядел обеспокоенным, но внутри него только росло раздражение.
Он думал о тех возможностях, которые откроются, если Ларисса умрёт — её квартира, деньги, всё имущество, бизнес… всё это станет его.
Зайдя в палату, он наклонился над умирающей женой и прошептал то, чего никогда не решался сказать ей в лицо.
Он даже не подозревал, что ПОД КРОВАТЬЮ ПРЯТАЛСЯ КТО-ТО, кто слышал всё…
Кирилл посмотрел на Лариссу. Её грудь еле заметно поднималась под кислородной маской. Рыжие, когда-то яркие волосы потускнели, кожа стала почти такой же бледной, как простыни. В воздухе стоял резкий запах антисептика. Он заставил себя положить цветы рядом с кроватью, надеясь, что этот жест укрепит образ заботливого мужа, который он так долго поддерживал.
Он колебался, глядя на жену. Внутри что-то дрогнуло. Какой-то голос подсказывал быть терпеливым. Но раздражение оказалось сильнее. Он наклонился и прошептал прямо ей в ухо:
— Ларисса, — сказал он как можно мягче. — Я знаю, ты не можешь ответить. Но я хочу, чтобы ты знала… Я никогда не любил тебя так, как ты думала.
Он замолчал, его сердце бешено стучало. Впервые он озвучил то, что давно носил внутри. Почувствовал облегчение — и одновременно вину. Но он не остановился. Следующие слова вышли с горечью:
— Твоя болезнь обошлась мне в состояние. Я теряю всё, что строил. Если бы ты просто… ушла… всем было бы легче.
Он чуть не захлебнулся этими словами, не от грусти, а от осознания — он сказал это вслух. Если бы Ларисса могла открыть глаза, она бы посмотрела на него с ужасом. Кирилл постоял несколько секунд, проглатывая свои эмоции.
Щелчок двери заставил его резко выпрямиться. Это была медсестра, принесшая лекарства. Он кивнул ей, сохранив спокойное выражение лица. Когда она вышла, он с облегчением выдохнул.
Он не знал, что всего в шаге от него под кроватью затаилась девушка — маленькая, худощавая Мирaбель. Она была волонтёром в больнице, приносила подушки и пледы для долгосрочных пациентов. Увидев, что врачи ушли, она хотела сменить постельное бельё. Но, услышав шаги, испугалась и спряталась под кровать, не желая пересекаться с Кириллом, о грубости которого ходили слухи.
Сердце Мирaбель бешено колотилось. Она слышала всё — каждое слово, и теперь не знала, что делать. Если она расскажет, это может обернуться скандалом, даже опасностью. Но в голосе Кирилла она почувствовала нечто пугающее.
Пока она решила не шевелиться и дождаться, когда он уйдёт.
Кирилл стоял рядом с кроватью, будто стены палаты осуждали его. Он смотрел на капельницы, аппараты, слушал равномерный писк и шипение кислорода. Всё казалось бесконечно утомительным. Он сам убеждал себя, что просто устал — от притворства, от расходов, от ожидания.
И тут в комнату вошёл отец Лариссы — Харланд. Высокий седой мужчина с тростью. Его лицо было уставшим, но глаза горели внутренней силой.
— Есть изменения? — спросил он, подходя к кровати. Его рука дрожала, когда он дотронулся до плеча дочери.
— Нет, — ответил Кирилл ровно. — Всё по-прежнему. Врачи говорят… нужно надеяться.
— Да, — горько усмехнулся Харланд. — Все говорят — надо надеяться. Прости, Кирилл. Я знаю, тебе тоже тяжело.
Кирилл сглотнул, вдруг ощутив стыд. Этот человек — отец той самой женщины, о смерти которой он только что мечтал.
— Всё нормально, — сказал он, изобразив слабую улыбку. — Я просто хочу, чтобы ей стало лучше.
Харланд поцеловал Лариссу в лоб. Некоторое время они стояли в тишине. Кирилл гадал, подозревал ли тесть его истинные намерения. Ларисса всегда была ближе к отцу, возможно, она рассказывала ему, как Кирилл обращался с ней. Но Харланд, потеряв жену, сосредоточился только на заботе о дочери, не вмешиваясь в их брак.
Он ушёл, видимо, чтобы поговорить с врачами. Кирилл, почувствовав, что ему нужно «подышать воздухом», отправился в машину — и заодно сделать пару звонков по поводу бизнеса Лариссы.
А Мирaбель тем временем выползла из-под кровати и покинула палату. Её трясло. Она не собиралась напрямую противостоять Кириллу. Но она не могла молчать.
Спустя час она поймала Харланда в коридоре и тихо сказала:
— Простите, сэр. Я волонтёр. Мне нужно рассказать вам нечто тревожное… Я случайно слышала, что ваш зять сказал вашей дочери.
— Что именно? — нахмурился он, сжав трость.
— Он… сказал, что никогда её не любил. Что ему было бы лучше, если бы она умерла.
Харланд побледнел, но голос его оставался твёрдым:
— Спасибо. Я давно подозревал. Но не хотел верить. Мы что-нибудь придумаем. Я позабочусь, чтобы он не остался с ней один.
На следующее утро, когда Кирилл вошёл в палату, в комнате уже были Харланд и Мирaбель. Атмосфера была напряжённой.
— Доброе утро, — сказал Кирилл, натянуто улыбаясь.
— Положи цветы вот сюда, — отрезал Харланд.
Мирaбель вскоре вышла, не желая начинать открытый конфликт. Но перед уходом Харланд подошёл к Кириллу и прошептал:
— Если ты попытаешься сделать хоть что-то, что ускорит её смерть — ты всё потеряешь. Мы в курсе.
— У вас нет доказательств, — усмехнулся Кирилл. — Просто слова.
— У нас есть свидетель. И если с ней хоть что-то случится — полиция узнает обо всём.
Прошла неделя. Состояние Лариссы оставалось тяжёлым, но были признаки улучшения — легкое движение пальцев, дрожание век. Кирилл впервые почувствовал не раздражение, а тревогу. Он начал приходить чаще — уже не ради видимости, а потому что что-то внутри изменилось.
Он вспоминал, как она раньше заботилась о нём, поддерживала, вдохновляла. И теперь, когда она умирала, он вдруг понял, что потерял нечто большее, чем свободу или деньги.
Однажды, когда она впервые сжала его руку, он заплакал. Настоящими слезами. Он прошептал:
— Прости меня…
Он больше не думал о наследстве. Он думал о ней. О том, как всё могло быть по-другому.
Когда Ларисса наконец открыла глаза и узнала его, она прошептала:
— Ты остался…
— Прости, что понял это так поздно, — дрожащим голосом ответил он.
Её путь к выздоровлению был долгим. Их брак — под вопросом. Но надежда вернулась. И всё началось с признания. И с того, что одна волонтёрка, прятавшаяся под кроватью, решила не молчать.
Иногда нужно столкнуться со своей тьмой, чтобы начать меняться. Любовь — даже потерянная или забытая — способна исцелять.
Если эта история тронула вас — поделитесь ею с тем, кто сейчас переживает трудное время. И не забудьте поставить лайк.
