Когда моя шестилетняя дочь спросила бабушку, что она прячет в своей сумке, я сначала восприняла это как очередной любопытный, невинный вопрос. Но потом она добавила кое-что, от чего у меня похолодело внутри — оказывается, бабушка тайком заходила в мою спальню.
То, что я нашла в её сумке, разрушило всё, во что я верила — мой брак, мою семью, мою реальность.
Этот год и без того был нелёгким. Роман получил повышение полгода назад, и теперь ему приходилось жить между двумя городами. Половину недели он отсутствовал, а я оставалась дома с нашей шестилетней дочкой Лилей.
Ритм нашего брака изменился незаметно, но ощутимо. Мы не ссорились — но и не сближались. Я списывала это на усталость, стресс, расстояние. На естественный спад после многих лет брака. Но, как оказалось, всё рушилось гораздо глубже — прямо у меня под носом.
«Я буду звонить каждую ночь», — пообещал он в самом начале. Но звонки быстро сменились сообщениями, а те стали всё короче и реже.
Пока он был в разъездах, я тянула всё одна. Дом, работа, Лиля — наш маленький ураган вопросов и энергии.
Лиля хотела знать всё: почему небо голубое, почему взрослые иногда плачут, когда остаются одни…
А потом Тамара Ивановна, моя свекровь, стала приходить всё чаще.
«Я принесла лазанью», — сказала она как-то днём, стоя на пороге с блюдом в фольге. — «Роман сказал, что тебе сейчас тяжело».
Я не говорила Роману, что мне тяжело. Но лазанью взяла.
После этого она стала приходить регулярно. Она складывала бельё, пока я готовила, читала Лиле книжки, пока я разбирала рабочую почту. Иногда поливала цветы или разбирала ящики на кухне — просто так, по собственной инициативе.
«Вам не обязательно приходить так часто», — сказала я однажды, хотя втайне надеялась, что она не послушается.
«Глупости», — отмахнулась она, поправляя прядь волос. — «Что мне ещё делать? Играть в телевизионные викторины? Я специально сократила рабочие часы, чтобы проводить больше времени с семьёй».
Голос у неё был мягкий, но уверенный — именно таким голосом она, вероятно, и вырастила Романа тем человеком, за которого я вышла замуж.
Я действительно думала, что её визиты — проявление заботы. Может быть, даже светлое пятно на фоне растущей отстранённости Романа. Кто-то видел, как мне тяжело. Кто-то помогал.
До вчерашнего дня.
Я загружала посудомоечную машину, пока Тамара Ивановна пила чай на кухонном островке.
Лиля сидела рядом, рисовала фиолетовых кошек. Машина гудела, часы тикали.
Потом Лиля подняла глаза от рисунка. «Мам, а почему бабушка всё время берёт что-то из твоей комнаты?»
Я застыла с тарелкой в руках.
«Что именно, солнышко?» — спросила я, стараясь звучать легко.
Лиля повернулась к бабушке: «А что ты прячешь в своей сумке?»
Тамара Ивановна поперхнулась чаем и закашлялась.
Кухня замерла в полной тишине. Даже холодильник вдруг загудел так, будто гром прогремел.
«Лиля, ты о чём?» — осторожно спросила я.
«Она часто туда ходит, когда тебя нет. Что-то берёт и прячет в свою большую сумку».
Ложка бабушки звякнула о чашку. Она поставила её и посмотрела на меня.
«У неё бурная фантазия», — выдавила она хриплым голосом. — «Дети, ну что с них взять…»
Но Лиля не смеялась. «Я видела вчера. Она взяла ту красивую баночку, которая пахнет цветами».
Мой парфюм. Тот самый, что Роман подарил мне на Рождество.
«Тамара Ивановна», — сказала я, голос понизился. — «Откройте сумку».
Она прижала сумку к себе. «Это смешно. Я не знаю, о чём она говорит—»
«Откройте её», — повторила я жёстко.
Повисло напряжение. Она колебалась. Затем с дрожащими руками расстегнула сумку и положила её на стол.
«Лиля, иди поиграй в свою комнату», — попросила я, не сводя глаз с свекрови.
«Но я ещё не закончила—»
«Возьми с собой рисунок», — сказала я твёрдо.
Когда Лиля ушла, я открыла сумку. Она не пыталась остановить меня. И каждую вещь, которую я доставала, я будто вытаскивала себе из сердца.
Моё ожерелье на годовщину свадьбы два года назад.
Жемчужные серёжки, которые он подарил мне в тот уикенд в Мэйне, когда сделал предложение.
Два флакона духов.
А на самом дне — сложенный листок бумаги. Я развернула его и сразу узнала почерк Романа:
«Забери всё, что я ей дарил. Я не хочу, чтобы после меня хоть что-то осталось.»
Я подняла взгляд на Тамару Ивановну. Её лицо дрогнуло, в глазах выступили слёзы.
«Сколько это продолжается?» — мой голос казался чужим.
«С апреля», — прошептала она.
Апрель. Четыре месяца. Четыре месяца она приходила в мой дом, помогала с ужином, гладила Лиле платьица… и параллельно уничтожала части моей жизни.
«Я знала, что это неправильно», — сказала она, всхлипывая. — «Он сказал, что ты будешь рыдать и манипулировать. Что ему будет жалко. И попросил меня… начать забирать вещи. Чтобы ему было проще.»
«Проще ему», — повторила я.
«Мне кажется… у него кто-то есть», — продолжила она. — «Какая-то девушка из нового офиса. Он всё время упоминает какую-то Анастасию или Алину. Что-то такое.»
Я вспомнила все вечера без звонков, все выходные, когда он приезжал позже, чем обещал. Тот отстранённый взгляд, когда я говорила о будущем.
«Он трус», — вдруг сказала она жёстко. — «И предатель. Я думала, что помогаю ему. Но только помогла сделать тебе больно. Я это теперь понимаю.»
Я смотрела на неё, ошеломлённая.
Тамара Ивановна выпрямилась, вытерла слёзы. «Я — юрист, помнишь? И теперь я помогу тебе. Он изменил. Он использовал меня. А ты имеешь право на дом. На правду. На всё.»
Я кивнула медленно, всё ещё не веря.
«Он знает, что вы мне всё рассказали?» — спросила я.
«Нет», — ответила она. — «Он думает, что я просто присматриваю за Лилей. Как всегда.»
И мы сели. Вдвоём. И составили план.
Вечером, после ужина, после трёх сказок перед сном, я написала Роману:
«Приезжай. Нам нужно поговорить.»
Он ответил быстро: «Можно утром?»
«Нет», — написала я.
Через несколько минут: «Хорошо. Успел взять билет. Буду через пару часов.»
Пока ждала, я разложила на столе все подарки, фотографии, открытки от него — историю нашего брака. Визуальное доказательство того, что он пытался стереть.
Он пришёл незадолго до полуночи. Лицо было спокойным. Как будто ничего не случилось.
«Что за срочность?» — спросил он, потом заметил стол и замер.
«Ты прислал свою мать забирать мои вещи», — сказала я спокойно.
Он посмотрел на стол, потом на меня. «Она рассказала тебе.»
«Нет. Лиля увидела, как она крадёт мои вещи. Наша дочь поймала твою мать на воровстве — по твоему приказу.»
Роман пожал плечами, лицо стало жёстким. «Ты слишком эмоциональна. Я не хотел скандала.»
«Скандала», — повторила я. — «Так ты называешь измену и попытку тайно уйти от жены?»
«Я собирался рассказать—»
«Когда? После того как она вынесет все следы нашего брака из дома?»
И тут, из коридора раздался голос: «Я тоже задаю себе этот вопрос.»
Мы обернулись. Тамара Ивановна стояла с перекрещенными руками.
«Мам, тебе не стоило здесь быть», — сказал Роман.
«Я вырастила сына, который прячется за спиной матери, чтобы разрушить брак», — её голос дрожал от гнева. — «Мне стыдно. И я здесь, чтобы всё исправить.»
Роман покраснел. «Ты согласилась помочь.»
«И зря. Она имеет право на всё это. И если ты не разведёшься с ней по-человечески — я всё расскажу в суде.»
«Ты на её стороне?» — не веря, спросил он.
«На стороне порядочности», — ответила она. — «Той самой, которой, похоже, я не смогла тебя научить.»
Он молча схватил пальто и вышел, хлопнув дверью.
Тамара Ивановна осталась стоять у стола. «Все вещи, что он велел мне забрать — в багажнике. Я верну.»
«Спасибо», — сказала я.
«Ты, наверное, меня ненавидишь…»
«Нет», — перебила я. — «Я злюсь. Мне больно. Но вы здесь. И вы сказали правду.»
Она кивнула, снова на глазах слёзы. «Что ты теперь будешь делать?»
Я посмотрела вокруг. На этот дом, который так долго казался тяжёлым. Может, дело было не в доме. А в браке.
«Сначала — найду хорошего юриста», — сказала я.
Она улыбнулась печально.
«Он у тебя уже есть», — мягко коснулась моей руки. — «Давай вернём твою жизнь обратно.»
Я кивнула. Всё ещё хрупкая. Но сильнее, чем за последние месяцы.
Может быть, это и есть начало исцеления. Не вопреки тому, что у меня забрали — а благодаря тому, что я теперь знаю: пора вернуть себе то, что по праву моё.
