— Я тебе говорю, Серёжа, либо она — либо я! — голос Галины Петровны разносился по кухне, как пожарная сирена.
— Мама, ну не начинай опять… — устало сказал Сергей.
— Ты ещё с ней заодно? Не забыл, кто тебя поднимал, когда ты с дыркой в ботинке приехал ко мне, как мокрая курица?!
Анастасия, стоя у окна с кружкой кофе, молча слушала. Говорить с Галиной Петровной было всё равно что пытаться выключить чайник окриком.
— Это не твоя квартира, милая, — продолжала свекровь. — Это квартира моего покойного мужа, и мой сын здесь хозяин. А ты — гостья, поняла?
— Вот как, — спокойно ответила Анастасия. — Тогда хозяину стоит напомнить, что гостья оплачивает половину ипотеки. И холодильник я тоже купила.
Галина Петровна осеклась, но ненадолго.
— Деньги не дают тебе право командовать! Я мать! А матери место рядом с сыном!
— Прямо в кровати между нами? — парировала Настя.
Сергей вяло попытался вмешаться:
— Давайте не будем ссориться…
— Ты думаешь, я не вижу, как ты настраиваешь его против меня? — прошипела Галина. — Ты хочешь его от меня оторвать!
— Я хочу нормальной жизни, Галина Петровна. С мужем. Без мыльных опер по утрам.
— Что ты себе позволяешь?! У тебя даже детей нет! Какое тебе жильё?!
— Ага, вот и оно, — сухо усмехнулась Анастасия. — Недвижимость. Единственное, ради чего вы тут пляшете. Вас же не сын волнует, а квадратные метры!
Сергей поднялся:
— Всё! Хватит! Обе!
Настя молча поставила кружку в раковину.
— Я подала заявление на ипотеку, — бросила она через плечо. — Одобрили.
— Что?! — одновременно сказали оба.
— Я съезжаю. Мне нужен покой. И квартира без запаха чужих духов и чужой воли.
Она вышла из кухни. Сергей пошёл за ней.
— Настя… Ну, подожди. Я думал…
— Ты думал, что я потерплю, — перебила она. — А я думала, что ты мужчина.
Анастасия накинула куртку. В её взгляде не было ни злости, ни страха. Только усталость и решимость.
— Лучше платить за своё, чем вечно слышать, что ты гость.
Она хлопнула дверью.
— Ну, и куда ты теперь? — Сергей стоял у порога, переминаясь с ноги на ногу.
— В люди, — отозвалась она, перетаскивая чемодан. — К Ире. Пока найду, что снимать. Потом — ипотека.
Сергей ссутулился. Он не был плохим — просто всегда медлил.
— Настя, ну может, ты поторопилась?.. Мама сейчас остынет…
— Остынет? — Анастасия резко засмеялась. — У неё температура всегда — 100 по Фаренгейту.
Она махнула рукой и пошла к остановке.
— Вот, держи ключи. У меня комната свободная, — Ирина, её коллега, встретила Настю с суровой добротой на лице.
— Спасибо, Ириш. Я на время.
— Сама через это проходила. С мамашей бывшего — пять лет под одной крышей. Ты хоть не била её?
— Мысленно — по три раза в день.
Они засмеялись. Смех был вымученный, но уже не безысходный.
На заводе подошёл Валера с пятого цеха.
— Слышь, Настя, а ты чего без Серёги нынче?
— Развелась. Почти.
— А квартиру-то кому?
— Мне одобрили ипотеку. На студию. За МКАДом.
— Это ж почти Беларусь. С ума сошла? Ты же одна. Возраст.
— Спасибо, Валера. Прямо будто в поликлинике побывала.
Через три недели она стояла в бетонной коробке. Её квартира. Без дверей, с плесенью в углу, но — её.
И тут — звонок. Сергей.
— Привет, Настя. Я… Мама сломала руку. Упала. Говорит, ты её «выбросила», и теперь всё — твоя вина.
— А что — лестница была моей? Или я её толкнула?
— Она… Психует. Я один тут. Настя… Вернись. Нам плохо без тебя.
— Нам — это кому? Тебе или ей?
— Мне… Ну… Я сам не знаю.
— Сергей, я занята. У меня ремонт.
Она сбросила звонок. Поздно вечером, уставшая, Настя села на подоконник. Одно сообщение от Сергея: «Я всё равно жду. Прости.» И ещё одно — от Галины Петровны. Фото руки в гипсе и подпись: «Спасибо, родная. Теперь ты точно довольна?»
Она выключила телефон и легла на холодный бетонный пол.
— Да что вы от меня все хотите?! — голос Насти сорвался. Она стояла посреди новой, почти доделанной квартиры. На кухне гремела старая электроплита. Она прижала телефон к уху и слушала, как Галина Петровна рыдает.
— Ты понимаешь, я руку поднять не могу… И этот ваш Сергей… Он ничего не умеет!
— Галина Петровна, вы же говорили, что я вам не родня.
— Да, но сейчас ты ведь жена моего сына! Ты не можешь быть такой бессердечной!
— Я уже бывшая.
— Что?!
— Сергей не говорил? Он сам всё принес.
— Это всё ты! Ты разрушила мою семью!
Настя положила телефон рядом. Пусть орёт в пустоту.
На следующий день в дверь позвонила Ирина.
— Ну, чё. Как ты?
— Как гвоздь, что торчит из стены. Все на него натыкаются, но выбить — жалко.
— А Сергей?
— Звонил. Молчит в трубку. Дышит. Я молчу в ответ.
— А тебе он нужен?
— Вот не знаю… Я устала. Хотела просто жить. Чтобы утром чай, вечером сериал и никто не храпит под боком. А у меня — фронт.
— Хочешь — будешь жить. Не хочешь — опять туда. В казарму имени Галины Петровны.
Неделю спустя на пороге появился он. Без звонка. В руках — пакет из «Пятёрочки» и глаза побитого барбоса.
— Привет. Я тут… йогурты тебе купил. Твои. Абрикосовые.
— Ты ж ненавидишь абрикос.
— Ну… Учусь любить то, что любишь ты.
— Поздновато.
Они стояли в тишине.
— Я… Настя, я думал, смогу быть между вами. Но не смог. Я всё понял. Я слабый.
— Знаешь, Сергей… Я сильная. Но больше не хочу быть. Надоело тянуть. Мне 52. Я хочу, чтоб обо мне заботились.
Он подошёл ближе. Протянул руку.
— Я не прошу снова начать. Просто… можно посидеть рядом?
Она посмотрела на него. Долго. По-настоящему. Не на мужа. Не на сына Галины Петровны. А на мужчину.
— Садись. Только не храпи. И пакет на пол — плитка новая.
Он сел. Тихо. Осторожно.
Позднее, в темноте, Настя лежала на полу, уткнувшись в одеяло. Сергей спал на диване.
Она улыбнулась. Может, они всё ещё могли быть. Только — другими. Без жертв, без давления, без войн. Или хотя бы — честными в своих слабостях.
— А знаешь, — прошептала она в темноту. — Я ведь тоже слабая. Просто лучше это скрывала.
И стало чуть легче.
